В 1950-е годы Иван Тимофеевич предложил вождю мака Анхелу Канейте отдать ему на воспитание одного из своих сыновей, чтобы он мог научить его читать и писать. Так в дом Ивана Тимофеевича попал двенадцатилетний Андрес, который прожил с генералом полтора года – с 1953 по 1955 год. Первые несколько недель ему было очень тяжело в городе, но потом он привык. Генерал учил мальчика испанскому, несколько раз брал с собой на службу в Русскую Православную Церковь. Андрес вспоминает, что генерал был очень добрым человеком, и разговаривал с ним на его родном языке. Генерал работал в правительстве, всегда в 6:30 выходил на работу, и до угла улицы Оливы и О’Леария шел пешком. В это время они жили на улице Альберди, и только когда Беляев заболел, дом был продан, и переехал с Александрой Александровой в другой, маленький дом. Согласно личному делу И.Т.Беляева, предоставленному в наше распоряжение Министерством обороны Республики Парагвай, он был демобилизован из рядов вооруженных сил декретом № 14058 от 4 августа 1955 года, подписанным президентом страны Альфредо Стресснером и министром обороны Эрминио Мориниго[1]. Летом 1955 года, по словам Андреса, И.Т.Беляев попал в военный госпиталь, где ему была сделана операция. Он находился на лечении около трех месяцев. В сентябре он вернулся домой и предложил мальчику отправиться к своей семье, чтобы навестить родителей и братьев.

Восстановить ход исторических событий нам поможет интервью, данное Б.Ф.Мартынову Павлом Шебалиным, жившим в 1950-е годы в Асунсьоне, ныне гражданином США. Шебалин вспоминает, что долго не был у Беляевых, а когда в 7 января 1957 года, на Рождество, зашел к ним, то увидел, что Иван Тимофеевич «резко сдал». На вопрос Павла о самочувствии, генерал ответил: «Скоро, теперь уже скоро…». Александра Александровна к тому времени была очень больна, «уже почти ослепла и почти ничего не слышала». Но дом, как всегда, был полон индейцев, которые «хранили торжественное молчание»[2]. Через двенадцать дней Шебалин шел мимо дома Беляевых и увидел, что все вокруг было заполнено народом. Около дома стоял катафалк. И везде были индейцы. Из ворот вынесли простой гроб. «Многие, в том числе и я, не скрывали слез, а индейцы стояли как на параде, торжественно и молча», - вспоминает Павел Шебалин[3].

Провожая уходящих в иной мир, индейские народы Парагвая с грустью смотрят ему в след. Они понимают, что времени не повернуть вспять, и любимых и дорогих людей на земле не задержать. Но они верят, что «отражение, образ, покидая землю в небесных высях «Тропы Страусов» («Млечный Путь») найдет свой путь на далекий запад, где есть чудесная страна...»^[4]. Иван Тимофеевич Беляев ушел из жизни 19 января 1957 года в возрасте 84 лет. Скорбела русская община, скорбел Парагвай. Но наибольшую потерю от ухода Ивана Тимофеевича испытали индейские народы, «за чье человеческое и социальное достоинство он сражался с верой истинного апостола». Газета «Трибуна» отозвалась на его смерть статьей под названием «Похороны генерала Беляева», в которой генерал Беляев характеризовался как «русский по происхождению и парагваец по духу». Газета также отмечала, что генерал Беляев всегда был на передовом фланге в деле освоения и завоевания Чако: «Суровая дисциплина этого солдата и исследователя прокладывала путь для цивилизации в пустынных районах этого Зеленого ада»[5]. Корреспондент газеты «Трибуна» говорил, что в связи с уходом своего защитника и духовного наставника «в жилищах под индейскими крышами все потрясены и испытывают глубокую боль»^[6].

От дома за катафалком все двинулись в Покровский храм. По дороге к траурной церемонии добавлялись новые и новые люди. В июне 1957 в «Трибуне» опубликовала свои воспоминания об этом дне Мария Гонсалес. «Я поехала в православный храм, прибыв примерно в восемь часов вечера, время, когда должны были начаться похороны. Меня поразило то, что уже за квартал до храма все было заполнено индейцами...» Они сидели вдоль тротуара в своей характерной позе, со скрещенными ногами, застыв в неподвижном молчании. Это была странная тишина, необычная для аборигенов, и это только подчеркивало всю трагичность происходящего. Внутри храма группами стояли индейцы в своих головных уборах, все одинаково молчаливые и удрученные. «В маленьком помещении было не протолкнуться, была жуткая январская жара, но никому и в голову не пришло попросить индейцев - их там набилось человек сорок! – выйти во двор» - вспоминал Павел Шебалин. Особо привлекала внимание необычная молчаливость детей, в больших глазах которых светилась ужасная грусть. «Они понимали огромное значение акта, участниками которого были, и в их нежных и чистых сердцах поселилось отчетливое осознание того, что «Великий Дедушка» ушел. Атмосфера была напряженной и угнетающей. Я была потрясена болью индейцев, пришедших отдать дань памяти «белому христианину» в необратимый час последнего прощания», - написала Мария Гонсалес. Началась литургия: православный священник, отец Василий, развеял горсть песка над лежащим телом. Храм заполнился дымом ладана. Вся русская община была в сборе, в том числе и «бывшие недруги генерала – Корсаков и Эрн – стояли со свечками»[7]. Когда закончилось отпевание, офицер сказал вдове генерала, что она может попрощаться. «Она подошла к гробу, и, еле сдерживая рыдания, наклонилась, чтобы запечатлеть последний поцелуй на лбу ее образцового мужа и несравненного человека, величайшего благодетеля и скромнейшего борца за правду. После нее к гробу стали подходить близкие генерала. Всё было настолько тяжело, что я не могла сдержать поток слез»[8].

Подходили русские, парагвайцы, индейцы в головных уборах с белыми перьями подходили и прикладывались, по традиции, щекой к щеке генерала. Внезапно, среди людей, окруживших гроб, появился высокий, величественный индеец в традиционном одеянии вождя. «Преклонив колени и перекрестившись, он запечатлел свой прощальный поцелуй. Весь его облик передавал чувство искренней привязанности, сохраняемой даже после смерти. Позднее я узнала, что это был касик по имени Канейте»... [9].

К сожалению, следующий абзац газеты сохранился плохо, и практически не читается. Но этот фрагмент мы можем реконструировать, опираясь на воспоминания сына касика Анхела Канейте, Андреса Чемеи. В своем интервью автору книги он рассказал, что присутствовал на этой церемонии. Он и до этого несколько раз уже был в храме, куда его брал с собой генерал. После похорон русская община рассчитывала забрать тело Беляева, и похоронить его в русской части кладбища Реколета. Но неожиданно настоятель храма показал документ, в котором рукой генерала Беляева было написано: «когда я умру, похороните меня среди моих братьев мака». Еще до своей смерти, он стал приготовлять для себя могилу в общине. Отец Андреса, вождь Мака, по просьбе генерала привозил деревья из разных районов Чако, чтобы посадить вокруг места его будущего захоронения[10]. На противоположную сторону реки Парагвай, к месту захоронения в Чако, его тело вез военный корабль в сопровождении группы офицеров Военно-морского флота Парагвая, и, как говорит касик Андрес, сделано это было «по распоряжению президента страны».

Вновь предоставим слово Марии Гонсалес: «Касик Канейте с соотечественниками генерала сопровождал гроб до катафалка. Он сел рядом с водителем, а остальное племя отправилось следом двумя длинными и тихими рядами. Я никогда не думала, что эти индейцы, которых мы настолько легко и несправедливо привыкли называть «дикарями», могут дать подобный урок самообладания, дисциплины и приспосабливаемости к обстоятельствам, какой они дали тогда»[11]. Траурная процессия прибыла в здание на углу улицы Оливы и Хуана О’Леария, являющееся офицерским собранием Министерства обороны для высшего руководства и отставных военных (здесь сейчас находится Бронзовый зал славы). Время близилось к полуночи, многие разошлись по домам до утра, но не индейцы. Катафалк с гробом был поставлен во дворе, до утра. Индейцы уселись рядом. Неожиданно начался сильный дождь, но индейцы и не думали отходить. В строгом порядке, без перерыва они сменяли друг друга, не переставая читать «Отче наш» на языке Мака – так, как их учил генерал[12].  «Оже де Морвиль убеждал их перейти под навес – те как будто не слышали. Им предложили сигареты, они отказались и от курева, показывая руками в сторону катафалка. Тогда Николай Корсаков распорядился, чтобы индейцам принесли еду из буфета, и буквально заставил их поесть. Они ели торжественно, не проронив ни слова. Наутро из Чако, проделав многокилометровый путь, пришли новые группы индейцев, многие целыми семьями»[13].

Утром в Офицерском собрании прошла траурная церемония. «После торжественных речей его «дети» молча, как по команде, подняли на свои плечи гроб, покрыли его цветным пончо»[14], и под проливным дождем направились в сторону порта Саксония, где гроб занесли на военный корабль «Генерал Мартинес» - тот самый, на котором так торжественно генерал Беляев возвращался по Рио Парагвай в Асунсьон после открытия Питиантуты. «Индейцы хором затянули гортанную песню, я такого еще никогда не слышал», - вспоминал Павел Шебалин. Прозвучали ружейные залпы, начали грузить венки – от командования, министерства обороны, Ассоциации индейских народов Парагвая, Национального патроната. От имени Национальной армии Парагвая произнес прощальную речь майор Виттон. В ней говорилось о важнейшем значении генерала Беляева, его ума, воли и доброты для времени, которое стало звездным в истории парагвайской Родины.

«Генерал Мартинес» отошел от пристани. Провожающие остались на берегу. С Беляевым уезжали индейцы. Среди русских, остающихся на берегу, пронеслось осуждающее: «Хоронят, как язычника». И тут же прозвучал раскатистый бас Корсакова: «Господа, бросьте глупости говорить! Беляева в церкви отпели». После чего глава русских масонов в Парагвае, майор Николай Корсаков добавил пророческие слова: «Других, может, забудут. Его – никогда»[15].

Из русских на корабль взошли только Павел Шебалин и его друг Николай Гладышев (он снимал все на свой фотоаппарат, но из-за дождя и мрачной погоды фотографии почти не удались). Таким образом, на ту сторону реки Парагвай, к месту захоронения в Чако, генерала Беляева с почестями доставлял военный корабль[16]. Здесь было всего двое русских и родные генерала Беляева – индейцы. На корабле также находилась большая группа офицеров Военно-морского флота Парагвая[17].

Последняя часть церемонии была исполнена с торжественностью и впечатляющим величием. У этого акта был особый символизм, поскольку всю ответственность за его проведение взяли на себя индейцы. Гроб был помещен в центре школы, и все индейское население, от мала до велика, шли к школе, молчаливые и печальные, чтобы последний раз увидеть генерала. Индейцы пели свои песни и совершали ритуальный круги вокруг гроба до тех пор, пока не занялась заря - время, когда по их обычаям совершается погребение. Спиридонова Е.М. находясь в Асунсьоне в 1957 году, также записала как совершался похоронный ритуал: «…Индейцы повесили гроб в помещении школы, куда они не впустили никого из приехавших белых, и там они долго пели над ним свои индейские песни. Потом похоронили его и через несколько дней сплели индейский шалаш вокруг его могилы»[18]. Все сходятся во мнении, что это единственный случай в индейской погребальной практике, когда прах белого человека, генерала, был захоронен среди индейцев и по индейским обычаям. Это говорит об огромной любви к Беляеву коренного населения парагвайского Чако. «И я также не могу не выразить свое восхищение и благодарность уважаемому генералу Хуану Беляеву. Ни один парагваец не может и не должен забывать о его заслугах и его деяниях на благо Парагвая в труднейшее и ответственейшее время для нашей истории», - написала в своей статье Мария Гонсалес.

По словам нынешнего вождя народа Мака, касика Андреса Чемеи, в индейской общине со временем сложился культ генерала Беляева. В нашей беседе он сообщил, что у Мака ранее не практиковалось специальных религиозных обрядов: «Народ верил лишь только в то, что есть духи. Но люди старшего поколения верят в генерала Беляева. Они считают, что Беляев – посредник между Богом и народом Мака»^[19]. Раньше никакой специальной религиозной церемонии для генерала не было. Пять лет назад несколько стариков сказали, что необходимо создать такой церемониал, посвященный И.Т.Беляеву, и проводить его в день смерти генерала: «Ведь он – наш Отец». После чего была разработана специальная церемония в память о дне ухода из жизни Ивана Беляева. С тех пор каждый год проводится праздник, посвященный генералу. В молодые годы Андрес не думал, что генерал для них настолько важен. Однако старые люди и его отец давно говорили о том, что роль и значение Хуана Беляева для народа Мака будет возрастать с каждым днем. Последнее время Андрес все больше и больше размышляет об устройстве окружающего мира. Перебирая в памяти все события своей жизни, людей, с которыми его сводила судьба, он не может себе представить, что мог быть бы еще хоть один человек, который был бы настолько близок индейцам и который бы захотел, чтобы его похоронили на индейской земле. Спустя время он понял всю чрезвычайную важность для народа Мака личности Ивана Беляева. Если бы не белый генерал, русский исследователь и антрополог Иван Беляев, то индейцы Мака никогда бы не оказались в парагвайской столице, никогда бы не сумели сохранить свою культуру и развить ее, как это случилось с ними. Теперь это понимают все в сообществе Мака, почему и называют Беляева своим Отцом^[20].