В 1938 г. издававшийся в Париже эмигрантский журнал «Кавказ» сообщал, что в одном из музеев Владикавказа (а именно – «Ворошиловском») продолжает сохраняться автораф имама Шамиля, «представляющий из себя сухой лист чинары», на котором черной тушью написано арабской графикой по-чеченски следующее: «Наибу Талхику. Предлагаю тебе завтра быть на условленном месте, где я тебе дам надлежащий ответ. Имам Шамиль». Корреспондент «Кавказа» завершал это сообщение заверением, что «Документ этот сохраняется хорошо, листок почти не поврежден, надпись вполне разборчива»[1].

Работая над книгой по истории ислама в Северной Осетии и найдя эту информацию, я пыталась выяснить в первую очередь – существовал ли во Владикавказе ворошиловский музей. Ответ был однозначным: такого музея в городе не было. В книге я написала: «Думается, что многое в этом сообщении является вымышленным, прежде всего – сама легенда листка чинары, продолжавшего почти век хранить надпись, сделанную Шамилем. Но предания об имаме, даже спустя сто лет, были избраны для консолидации находящихся в эмиграции осетин, кабардинцев, чеченцев и представителей других народов Кавказа».

Через пол года после того, как была издана книга, диссертанту удалось найти этот удивительный раритет. Лист имама Шамиля был обнаружен в фонде 77 – «Имам Шамиль: Руководитель восстания горцев на Кавказе» Ставропольского государственного объединенного краеведческого музея им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве. Желтый осенний лист размером 8 х 5 см в музее атрибутирован как «лист груши». Как он попал в хранилища музея? В одной из своих статей директор музея Н.А. Охонько писал: «Необычный раритет бережно хранится в краеведческом музее. История его находки и поступления в музей еще во многом загадочна…»[2]. Высказывалось предположение, что это – экспонат из фондов музея, собранных Г.Н. Прозрителевым в начале ХХ века. (Илл. № 17).

Что касается сообщения о «Ворошиловском» музее – то эта история оказалась наиболее ясной: с 1930 по 1943 год город Ставрополь был переименован и носил имя Ворошиловск. Но все же, откуда попал в музей лист Имама, почему в корреспонденции из Парижа говорится о городе Владикавказе? В инвентарной книге № 2 Ворошиловского краевого музея краеведения за 1938 год мы обнаружили запись о поступлении «сухого листа груши с надписью рукой Шамиля» из Музея северокавказских народов в городе Ростове-на-Дону.

Вышеуказанный музей был организован по инициативе Северокавказского краевого исполнительного комитета в 1926 году. В этом году Музейным  отделом Главнауки в Москве было принято решение об открытии в Ростове-на-Дону Центрального общегорского музея, в основу которого положить все коллекции Государственного Донского музея, ликвидировав последний. Таким образом, Донской музей, образованный в 1907 году сначала как городской, а в 1920 году переименованный в Донской, прекратил свое существование. Но, скорее всего, интересующий нас экспонат, первоначально хранился все же не в Ростове-на-Дону.

Вновь организованному Музею северокавказских народов была направлена партия музейных экспонатов из Центрального хранилища Государственного музейного фонда – картины, коллекция ценного кавказского оружия и библиотека из 2 тысяч книг по истории Кавказа. Получив все эти экспонаты, Северокавказский крайисполком на заседании Малого президиума 7 мая 1926 года принимает решение о целесообразности слияния с Донским музеем Владикавказского горского музея. Основная цель членам президиума видится в том, чтобы во вновь созданном музее «преобладала линия по изучению культуры горских народов»[3]. Вот здесь-то и прослеживается цепочка отождествления в парижской корреспонденции двух музеев «ворошиловского» и «владикавказского».

Судьба Музея горских народов была весьма печальна. Начатое с таким энтузиазмом дело довольно быстро заглохло. И десяти лет не прошло, как в результате районирования Северный Кавказ был разделен на Азово-Черноморский и Северо-Кавказский края. Ростов-на-Дону отошел к Азово-Черноморскому краю. И очень быстро изучение и сохранение культуры горских народов перестало интересовать чиновников, поскольку формально музей теперь должен был относиться к ведению другого региона. Собранные ранее с таким трудом уникальные коллекции оказались в сиротских условиях – они не только не были нужны властям, но и создавали лишнее беспокойство. Ростовский горсовет пытался как можно скорее избавиться от ненужных теперь коллекций. Отдельные энтузиасты музейного дела обращались с жалобами по разным инстанциям, но их голос почти не был слышен. В 1936 году музейные работники решили написать письмо в центральную газету «Правда». В нем они, в частности, указывали: «музей продолжает находиться в невыносимых условиях: потолки рушатся, полы гниют, ценные экспонаты портятся от дождей и постоянной сырости… Музей горских народов, находясь между двумя краями, находится в положении беспризорного и стоит на краю гибели»[4].

В декабре 1936 года вопрос о перевозе коллекций наконец-то был решен – их согласился принять Ворошиловский краеведческий музей. 23 декабря в опломбированном вагоне уникальные экспонаты были доставлены в Ставрополь[5]. Через несколько лет этот город подвергнется нашествию фашистов и немецкой оккупации. Часть коллекций, переданная Краеведческим музеем в Музей по антирелигиозной работе, в ходе Великой Отечественной войны исчезнет бесследно. Остается только удивляться, как маленький лист имама Шамиля сумел уцелеть среди всех жизненных бурь и невзгод. Десятки лет он продолжал лежать под кипами бумаг и фотографий, храня свою тайну. (Илл. № 18).

Очередной вопрос, который возник при изучении этой истории, таков: при практически абсолютной идентичности опубликованного парижским изданием перевода надписи с листа, почему же по-разному атрибутируется  материал, на котором сделана сама надпись? Из Ростова экспонат пришел в Ставрополь как «лист груши». Но корреспондент «Кавказа» называет его «листом чинары». Как известно, чинар – это дерево из рода платановых, широко распространен в Северной Америке и Восточном Средиземноморье. На Кавказе платан культивировался и встречается в одичалом виде, но не является коренной породой. Его листья, кленообразной формы, совершенно не похожи на овальные листья груши. Автору  удалось установить, что на Северном Кавказе чинарой называют бук[6]. Это – одна из самых обычных пород Кавказа, восточный ареал которой ограничивается Чечней, а западный – Ставропольским краем. В середине ХХ века бук занимал до 25% всей лесной площади Кавказа, а в середине XIX, по-видимому, еще больше. Мощные высокие деревья, срок жизни которых мог превышать 300 лет, по размеру в диаметре иногда достигали более метра. На Кавказе древесину бука использовали в строительстве, для выделки деревянной посуды, из них мастерили ружейные ложа. Легко поддающаяся колке древесина использовалась для топки – она хорошо горит, а уголь долго держит жар. А еще деревья бука дают обильные урожаи вкусных орешков, называемых в народе «чинариками». Их не только ели поджаренными, но и настаивали, приготовляя таким образом напиток наподобие кофе. Из «чинариков» давили масло (его в ядре семени более 30%) и зачастую использовали в лампах для освещения[7].

При сравнении формы листа музейного экспоната и листьев бука восточного из гербария коллекции отдела природы музея, стало ясно, что прав был корреспондент эмигрантского издания – письмо написано на листе кавказского бука, или чинары. Значит, корреспондент был хорошо знаком с местными реалиями. И это подтверждает, что он, скорее всего, житель Северного Кавказа. Судя по тому, что он был в некоторой степени осведомлен о факте перемещения листа из коллекции (о чем свидетельствует ссылка на «ворошиловский музей во Владикавказе»), можно было сделать вывод, что он либо недавно покинул родину, либо имел постоянные контакты со своими земляками в СССР.

Ни в одной из книг о письмах имама Шамиля не упоминался факт письма на листьях деревьев. В 1997 году дагестанские ученые издали наиболее полное собрание писем Имама, в котором отмечали, что большинство из них писалось на бумаге фабричного производства, нередко – на клочках, размер которых был предельно мал (от 10 х 15 до 3 х 5 см)[8].

Чем же было написано письмо? Мы провели эксперимент и установили, что для письма на листве бука подходят самые обычные чернила. Даже современным гелевым стержнем можно не только писать, но и рисовать прямо на свежих сорванных листьях. За несколько часов лист высыхает, а с ним и надпись, которая становится мало заметной, чтобы прочесть ее, нужно поднести лист к источнику света – надпись хорошо читается на просвет. Значит, лист отлично скрывает тайнопись. При возникновении опасности его можно в любой момент уничтожить – просто смять и выбросить. (Илл. № 19).

Зная все это, можно представить себе картину передачи письма гонцами по цепочке преданных Имаму людей. От одного аула к другому скакали на лошадях или шли пешком разные люди. Скорее всего, они не знали арабского языка, и даже не знали конечного адресата. Они просто должны были передать лист, а в случае, если бы их остановил русский патруль, то на такую малоприметную улику, скорее всего, просто не обратили бы внимание. (Илл. № 21).

По какому случаю было написано это необычное письмо? В нем Шамиль обращается к одному из наибов, связанных с ним родственными узами[9]. Вызывает сомнение точность перевода. «Наибу Талхику. Предлагаю тебе завтра быть на условленном месте, где я тебе дам надлежащий ответ. Имам Шамиль». Первая его часть переведена почти дословно, она хорошо сохранилась и легко прочитывается: الي نايب طلخيك كن غدا الي مكان المعلوم عندك. Дословный перевод: «К наибу Талхику. Будь завтра на месте, которое тебе известно». А дальше несколько слов, которые написаны так, что их трудно прочитать. Наиболее близким по виду нам пока кажется: حربنا عديا جديد, что можно перевести как «мы совершим новое нападение на врагов». На наш взгляд, именно эти три слова в письме несут смысловую нагрузку. В письме не соблюдены правила арабской грамматики, но может быть тот, кто писал его, торопился и спешил передать в нескольких словах основной смысл приближающегося события? (Илл. № 20).

Далее надпись, которая сохранилась четко и читается легко: هذا من امام شمويل – «Это от имама Шамиля». Какова точная дата написания письма? На этот вопрос трудно ответить. На кончике письма в скобках просматриваются цифры 1 и 2, но дальше в этом месте лист поврежден. Да и вряд ли здесь был бы указан год – скорее всего, день и месяц. Может быть, письмо к Талхику написано незадолго до пленения Шамиля.

В 1859 году путь Шамиля лежал по городам и весям в далекую Калугу, где он стал почетным, но все же пленником русского царя. Дорогой, редкой и долгожданной гордой птицей в золоченой клетке. Шамиль, грозный противник русских в горах Кавказа, уже принимал от своих врагов выплату пожизненной пенсии, с горьким юмором расписываясь в получении денег «дряхлый старец Шамиль». (Илл. № 22).

Клонилась на закат не только жизнь, но целая эпоха в истории Кавказа и России. Но имам Шамиль не остался навсегда заключенным в России. Трижды в течение десяти лет он просил царя отпустить его в хадж, и на третий раз (в 1869 году) получил согласие. Совершением хаджа – одного из столпов ислама, он завершил свой земной путь Имам  Шамиль умер в феврале 1871 года в святом для всех мусульман городе Медине и был похоронен на кладбище Джаннат аль-Бакия, рядом со сподвижниками пророка Мухаммада[10].

Возможно, лист долго и бережно сохранялся как семейная реликвия его единомышленниками на Кавказе - тем же гонцом, который, быть может, даже не успел доставить его по назначению.  И так письмо могло лежать в старой шкатулке несколько десятков лет, а когда Северный Кавказ захлестнул вихрь русских революций, то потомки передали осенний лист в один из музеев. Сегодня мы можем сказать только одно, что осенний лист чинары немного приоткрыл завесу тайны, являясь уникальным материальным свидетельством своей эпохи.