Шамиль – легендарный персонаж Кавказской войны, правитель, воин и духовный авторитет в одном лице, яркая, незаурядная личность эпохи, противоречивая фигура в трактовке нескольких поколений историков.

Он был одновременно талантливым администратором и весьма "эффективным менеджером" той системы управления горскими обществами, которую он сам же ввёл и осуществлял на Кавказе. Объединив под своей властью разрозненные племена горцев Чечни и Дагестана, Шамиль развил мюридизм в структурированную политическую систему, организовал в горах администрацию, войско, сосредоточив в своих руках значительные финансовые средства.

Все подчинённые Шамилю области разделялись на наибства. Для исполнительной власти при каждом наибстве состояло от ста до трёхсот мюридов. Наибства в свою очередь делились на округа под управлением начальников-му'азунов. Под их руководством находились вооружённые всадники-муртазики. Для снаряжения муртазиков были установлены особые правила: они призывались на службу и формировались в отряды по наибствам от ста до пятисот человек, каждым отрядом руководил муртазик высшего ранга (1).

Насколько успешно действовала эта система в применении к Кабарде и Осетии? Какую роль в этом контексте играл ислам в системе управления, инициированной Шамилём?

Главным административным органом в управлении имамата стал диван — совет, в который вошли высшие духовные лица, мудиры и наибы. Военно-административный аппарат имамата составили мюриды – ученики и последователи Шамиля в возрасте от 15 лет и старше. Они не получали жалования, а кормились за счёт населения. В целом же Шамиль унаследовал подати, которые раньше платились князьям, ввёл новую подать по шариату – закят. Процентный сбор со всего движимого имущества мусульман составил 12 процентов с урожая, 1 процент – со скота, 2–5 процентов – с наличных денег. Набеги на русские владения также использовались для пополнения казны, пятая часть которой (хумс), согласно шариату, принадлежала правителю.

В войске Шамиля была установлена строгая дисциплина, за проступки полагалась жёсткая система наказаний. Главная ставка делалась на партизанские действия, которые определяли характер Кавказской войны. С этим справлялись успешно, поскольку у Шамиля было много воинов-добровольцев из всех уголков Северного Кавказа. Задания набирать добровольцев и присылать их в ставку имама получали все посланники и наибы Шамиля. В стане имама были осетины, кумыки, кабардинцы. Особенно высоко ценилась храбрость. Многие из добровольно примкнувших к Шамилю соседей заняли в имамате высокие должности.

Кроме наибских мюридов, которые несли военную службу, выполняли административные, карательные и прочие функции, существовали мюриды тариката, целиком посвятившие себя служению религии и составляющие привилегированную касту. Постепенно движение горцев обрело форму мюридизма. В основу его было положено аскетическое самоотречение человека для познания божественного откровения. Проводниками между рядовыми мюридами и высшей волей Аллаха стали наставники – мюршиды, которых ученик должен был слушать беспрекословно. Приверженцы мюридизма считали, что умма сбилась с праведного пути и поэтому необходимо убедить и заставить народ строго следовать предписаниям ислама. Основные заповеди мюрида гласили: мюрид должен быть постоянно занят молитвами и служением Всевышнему; он должен стремиться заменить свои дурные привычки хорошими, очистить своё тело от осквернения грехами и сердце от вражды и ненависти к ближнему и заняться тем, чтобы обновить своё нравственное существо; во всех делах уповать на Бога с полной верой в него; освободить себя от подчинения телесным потребностям, кроме самых необходимых для существования человека – избегать роскоши, излишеств в пище, удобства в жилье; мюрид обещал избрать себе наставника – мюршида и неуклонно слушаться его (2).

Суфийское движение в разной степени охватило весь Северный Кавказ. Мюриды настаивали на введении среди мусульманских народностей шариата в противовес местным обычаям – адатам. Но некоторые горцы воспринимали попытки введения у них шариата негативно. Например, в Осетии, где все общественные дела – война, мир, распределение пастбищ и вод – решались на собрании – ныхасе, или Кабарде, где судопроизводство исстари осуществлялось также народными судами-хасами, формируемыми из числа старейшин, их решение имело силу закона. Введение шариата подрывало права и власть традиционных судов, их служители были вынуждены сопротивляться, что вызывало ответные репрессии со стороны мюридов.

В то же время источники свидетельствуют, что представители адыгов обращались к Шамилю с просьбой прислать к ним своего наиба для распространения шариата. Этот факт подтверждает и письмо генерала Воронцова к генералу Чернышёву от 8 ноября 1847 года, в котором, в частности, говорилось: "В исходе сентября закубанцы отправили было к Шамилю депутатов с просьбою прислать к ним в наибы кого- либо из приближённых к нему чеченцев или лезгин, дабы распространять учение шариата и управлять ими в военных действиях против нашего правительства" (3). Именно в результате предпринятых Шамилём усилий шариатское судопроизводство в той или иной степени закрепилось на территории Северного Кавказа; на территории Кабарды шариатские суды продолжали сохраняться до 1920-х годов (4).

Шамиль, безусловно, не мог не учитывать влияние традиционной системы судопроизводства, складывавшейся у народов Северного Кавказа на протяжении столетий. Упрочив свою власть среди горцев, он частично оставил адатное судопроизводство на подчинённых территориях и ввёл некоторые нормы шариата. Новую судебную инстанцию стали составлять муллы, подчинённые му'азунам. Ведение судебных дел было передано судьям-кадиям. Имам счёл необходимым смягчить некоторые наказания, полагающиеся по шариату: так, в гражданском судопроизводстве смертная казнь была заменена штрафом. Но военные законы оставались очень жёсткими: горцам запрещались всякие, в том числе и торговые, отношения с русскими и лояльными им фамилиями. За несвоевременную явку на военную службу, контакты мюридов с прорусскими семействами горцев, за незначительные ослушания военных командиров полагалось наказание в виде палочных ударов и помещение в яму. За тяжёлые преступления – неподчинение военному начальству, побег со службы, шпионаж в пользу русских, измену и подобные преступления – полагалась смертная казнь (5).

В религиозном рвении мюриды ушли гораздо дальше официальных служителей мечети. Полного согласия между ними и мусульманскими проповедниками не было. Последние жили с многочисленных натуральных и денежных сборов, определённой платы за совершение религиозных обрядов. Например, кабардинский зажиточный слой населения был обязан вносить для главного кади ежемесячный сбор – 50 копеек серебром с каждой семьи (6). Представители дворянских и княжеских родов Чечни редко становились муллами и имамами, как правило, это были выходцы из нижнего сословия, что откладывало некоторый отпечаток презрения по отношению к чеченскому духовенству со стороны считающих себя привилегированным сословием мюридов. В Дагестане же мусульманские учёные – улемы состояли в основном из зажиточных людей (7). Чеченские муллы болезненно воспринимали утверждения сторонников мюридизма о том, что их имам общался непосредственно с Аллахом, а шейхи постигли высшую степень божественного откровения. За выступления против мюридизма и джихада мусульманские служители культа подвергалось гонениям и репрессиям со стороны мюридов, вплоть до смертной казни.

Фанатизм мюридов был обращён и против нововведений и традиций, привнесённых русскими или просто не соответствовавших "букве ислама". Всё это со временем стало восприниматься жителями Чечни, встретившими изначально – в 1840 году – Шамиля с распростёртыми объятиями, как тяжёлое бремя. Кстати, нельзя не заметить, что и приняли-то они Шамиля с радостью по той причине, что испугались слуха о предстоящем разоружении, обращении всех чеченцев в податное сословие и о введении воинской повинности в российской армии (8). Слухи эти были во многом оправданны: дважды в течение 1840 года, во время передвижений генерал-майора Пулло по Чечне, с населения было взыскано более 10 тысяч рублей серебром штрафа и изъято до полутора тысяч ружей (9).

Однако и Шамиль не смог поколебать демократических основ жизни чеченцев. За каждую попытку сопротивления власти имама или уклонения от исполнения его приказаний вся семья виновного, а порой и весь аул подвергались военной экзекуции, которая выражалась в том, что в это селение ставилось на постой дагестанское войско. Кроме того, поскольку за каждого, кто вступал в войско Шамиля, брались поручительства о лояльности с десяти членов его рода, то и при наказании провинившегося мюрида на весь его род накладывался штраф. Естественно, что это вызывало всё большее недовольство населения Дагестана и Чечни. Но до полного раскола в среде горцев было ещё далеко. Он произойдёт лишь после трагического похода имама в Грузию в 1853/1854 году. А до этого времени недовольные жестокостями наместника императора на Северном Кавказе генерал-адъютанта Михаила Семёновича Воронцова адыги, кабардинцы, в том числе и кабардинцы-христиане, осетины неоднократно обращались за помощью к Шамилю, просили вступить в их владения.

Но в целом система управления в имамате приобретала всё больший теократический характер, и "благодаря религиозной оболочке движения центральная власть оказывается теократической". Постепенно вся система управления была подчинена этому принципу: представителями власти на местах становились, как правило, муллы, а более крупные должности занимали учёные – улемы. "Одним словом, – заключает Н.И. Покровский, – руководство имамата сверху донизу – духовное руководство" (10).

Дореволюционные и советские исследователи считали, что длительность Большой Кавказской войны, вовлечённость в неё широких слоёв населения всего Северного Кавказа во многом предопределялись тем, что движущей силой в имамате стала проповедь джихада – священной войны против неверных – кяфиров и уклоняющихся от участия в джихаде мусульман. Но некоторые зарубежные специалисты уверены, что мусульманские лидеры Северного Кавказа не были против того, чтобы пойти на компромисс с русскими, и что изначально призыв к джихаду носил другой характер: на первое место ставилась необходимость утверждения шариата и искоренение адатов, священной войне отводилось второстепенное место в неопределённом будущем. Однако в связи с тем, что подход российской администрации к горцам был враждебным, произошла переориентация на джихад как на борьбу с неверными. "Такое отношение к мюридизму, – полагает М. Гаммер, – объясняется традиционной неприязнью русских к исламу и... ко всем другим вероисповеданиям, исключая поддерживаемую государством православную церковь" (11). Нам кажется, что это утверждение зарубежных коллег не может быть отнесено ни к периоду восстаний шейха Мансура и Гази Мухаммада, ни тем более к эпохе противостояния русских имамату Шамиля: слишком глубоки были антагонизмы в мировоззренческих установках, слишком много поставлено на карту в общем геополитическом раскладе.

Осетии в планах Шамиля отводилось важное место: именно здесь проходил транзитный путь в Грузию, через территорию которой Шамиль мог поддерживать контакты с единоверцами – турками. Как и много лет назад, при арабских халифах, Дарьяльские ворота (Баб-уль-Лан) вновь стали важным стратегическим звеном в планах распространения ислама на Северном Кавказе. Приближённый Шамиля Сафар-заде аль-Хаджи Юсуф Эфенди, перейдя на сторону русских, передал им карту владений, на которые распространялась власть Шамиля. Эта единственная, составленная на арабском языке карта Шамиля свидетельствует, что Северная Осетия была включена в сферу интереса имама, однако твёрдых позиций он здесь не имел (12).

Религиозная конфронтация была одной из движущих сил происходивших событий. Митрополит Ставропольский и Бакинский Гедеон при описании вновь открывшегося в 1834 году в Моздоке духовного училища, в котором обучались православные кабардинцы и осетины, высказал предположение, что именно из-за него Моздок не раз подвергался нападениям со стороны последователей Шамиля (13). Но, кроме того, Моздок был важен стратегически как срединная точка между Кабардой, Осетией и дорогой на Грузию. 29 сентября 1840 года наиб Шамиля Ахверды-Магома переправился через Сунжу, вторгся в Моздок и станицу Луковскую, откуда пытался поднять восстание в Кабарде. Нападение было отбито русскими, но тем не менее наиб с отрядом вернулся через Сунжу без преследований (14). Генерал Клюки фон Клугенау сообщал в связи с этим, что "шариат Шамиля не был признан на правом фланге, и этому виной Ахверды-Магома, который вздумал было взять с черкесов контрибуцию по 2 рубля серебром с дома и был оттуда прогнан" (15).

Генерал Медем, реально оценивая ситуацию, писал: "Весною 1840 года мы были слабы на левом фланге и в Владикавказе, и не могли подавить первые успехи Шамиля..." Летом 1841 года центр военных действий сместился к назрановским аулам, откуда Шамиль также планировал проникнуть на территорию Осетии, в Кабарду и отрезать Кавказскую линию от Грузии (16).

Большое значение придавалось завоеванию не только духовного, но и экономического пространства. И русские были вынуждены прилагать максимальные усилия для защиты своих экономических интересов в центрально-северном Кавказе. С 1843 года в Осетии велись разработки серебро-свинцовых месторождений: России требовался металл для обеспечения армии на Кавказе боеприпасами. Выбор остановили на Садонском месторождении: для разработки в 40 километрах от него в 1849-м было основано селение Алагир. В 1850 году начались укрепление Алагира и переселение сюда 380 семейств горных мастеровых из уральских, алтайских и луганских заводов. "Хотя станица находилась в стороне от разбойничьих туземных аулов, – писал очевидец, – тем не менее, по тогдашнему времени необходимо было чем-либо защитить её от нападений шаек абреков и вторжений полчищ Шамиля" (17).

Совместными усилиями мастеровых и военных, под руководством сапёров, вокруг селения был выкопан ров, который наполнили водой, отведённой от реки Ардон. Земляной вал вокруг станицы обсадили колючим кустарником: опыт строительства подобных оборонительных сооружений широко применялся при возведении казачьих станиц на Северном Кавказе. Внутри вала были устроены четверо ворот с вышками, на которых постоянно находились часовые. Ворота закрывались на ночь, вход и выход из селения в тёмное время суток строго контролировался. Все мастеровые состояли на правах военнослужащих. Они также обеспечивались ружьями от артиллерийского ведомства, в свободное от работы время обучались под руководством унтер-офицеров навыкам стрельбы в цель, инструктировались на случай нападения войск Шамиля, в том числе обучались обращению с орудиями. До пленения Шамиля ни осетины, ни другие горцы не принимались для работы на руднике: работа велась русскими казёнными мастеровыми и частично мастерами-греками, многие из которых были выходцами из Трапезундского пашалыка Османской империи (18).

В мае 1845 года состоялась экспедиция генерала Воронцова в резиденцию Шамиля в селении Дарго. Непродуманность экспедиции командованием и хорошая подготовленность мюридов Шамиля привели к поражению русских. Недостаток боеприпасов, почти полное отсутствие продовольствия, большое число раненых лишили отряды Воронцова мобильности. Вспомогательная колонна с продовольствием и боеприпасами, двигавшаяся с боем через перевалы, потеряла за два дня 1500 человек убитыми и ранеными. С большим трудом проходило возвращение к Тереку. Мюриды ликовали: "Народ джихада стрелял из пушек и нападал так, что любовь к нанесению поражений заставляла забывать все несчастья" (19).

Русские офицеры, участвовавшие в операции, отмечали: "Даргинская экспедиция, недостаточно обдуманная заранее не только в деталях, но и в основании своём, принесла те невыгодные для нас последствия, которые в то время мы всегда были вправе ожидать" (20). Шамиль и его сподвижники, "восхищённые своими удачами... задумали отторжение, или лучше сказать отвоевание, покорного нам населения уже не только в горах, но и на плоскости" (21). Из 9500 человек, составлявших отряд Воронцова, "выбыло из строя" 3510 человек, среди них были 3 генерала, 28 штаб-офицеров и 158 обер-офицеров (22). Парадокс заключался в том, что за "успешно проведённую экспедицию" Воронцов был награждён княжеским титулом.

В апреле 1846 года Шамиль вторгся в Кабарду, стремясь поднять всех жителей на вооружённое восстание против русских. Очевидец из стана имама говорит, что уже после того, как его отряды пересекли Терек, "имам думал сделать здесь остановку на некоторое время для того, чтобы испытать хвалёные качества черкесов. Но когда он нашёл их землю гладкой и ровной, на которой не видно ни лесов, в которых можно было бы укрыться черкесам, ни ущелий, в которых можно было бы их поселить, то пропало его стремление, и он пожалел о своем приходе" (23). Предчувствия не обманули Шамиля: большая часть населения, считая, что он опоздал и о его планах известно русским, никак не отреагировала на призывы имама, который через Осетию вынужден был отступать к Терско-Сунженскому хребту. 18 апреля 1846 года в районе осетинского аула Эльхотово подразделения генерал-лейтенанта Фрейтага нанесли отряду Шамиля тяжёлое поражение (24). Бросая отставших, он стал отступать от Терека к Сунже (25).

Сильно страдали в период кабардинских походов Шамиля жители Эльхотово: они были вынуждены оказывать содействие русским военным по защите Дарьяльского ущелья и в то же время принимать войска Шамиля на постой, когда он захватывал Эльхотово в ходе боя. Осетины оказались "между двух огней" – русскими военными, с одной стороны, и наибами Шамиля – с другой. Аналогичное предположение – Шамиль "мстил эльхотовцам за то, что они жили мирно с русскими" – высказывал в середине XX века советский историк М. С. Тотоев (26).

Докладывая Николаю I о неудаче, которую потерпел Шамиль в Кабарде, Воронцов писал: "Кажется, можно надеяться, что и в Дагестане неуспех сей произведёт для нас полезное действие. Остатки бывших с ним в походе придут домой с печальными вестями о потере своих товарищей, тела которых лежат, брошенные, по всем дорогам его шествия, о трудностях и голоде, ими претерпенных, и о бездействии против нас здешних народов, которые, как Шамиль всегда уверял, ожидали только прибытия к ним имама, чтобы вооружиться единодушно против нас и потрясти владычество России на Кавказе" (27).

Но имам не собирался сдаваться: в 1847 году он попытался заручиться поддержкой тагаурских и дигорских владельцев. Шамиль поддерживал связь с ними через Магомета-Мирзу Анзорова –кабардинского князя, примкнувшего к Шамилю во время его похода на Кабарду в 1846-м и назначенного наибом Гехи и мудиром Малой Чечни. Осетины дали клятву Анзорову "предаться Шамилю при первом удобном случае" (28).

Шамиль по-прежнему продолжал рассылать своих наибов по всему Кавказу. Особая активность их деятельности в Осетии приходится на 1853–1856 годы – период Крымской войны. Русское командование просчитывало планы Шамиля. В 1852 году Барятинский писал Воронцову: "Говорят, Шамиль действует с Магомет Эмином, который, развлекая войска правого фланга и центра, дал бы ему возможность соединиться с осетинами и дигорцами, заранее подготовленными" (29). Шамиль планировал установить контроль над Дарьяльским проходом, а в то время, пока "он будет у тагаурцев, Магомет Эмин должен был со своей стороны поднять Карачай и население Кабарды". Русские военные отмечали, что во всех отношениях "план смел и хорошо составлен" (30). Но при попытке его реализовать осведомлённые заранее русские войска встретили Шамиля на границе с Ингушетией, и имам был вынужден отступить. Барятинский писал в связи с полученными им сведениями "о секретных происках" Шамиля у осетин: "Он надеялся вполне возмутить их и занять Военно-Грузинскую дорогу, но жители оказали ему большое сопротивление , так как видят кругом себя одни лишь русские войска, и отказали выдать ему заложников. Я думаю, что он не возобновит больше своих попыток" (31). Но Шамиль ещё несколько раз, без серьёзных результатов, пытался реализовать свои планы у осетин.

В 1854 году в Осетию прибыл наиб Шамиля Арштинский. Под видом нищего он прошёл через Салугардон и Алагир и добрался до Дигории, где посетил алдара Бахти Кубатиева. Он заручился обещанием, что в случае необходимости мусульмане Дигории выступят "в поддержку Турции на стороне имама". В планы поддержки Шамиля были также посвящены Абисаловы, Тугановы, Карабугаевы и члены рода Кубатиевых. После встреч в Осетии Арштинский проследовал далее, в Кабарду. Обстоятельства складывались так, что "Дагестан зрел к восстанию. Кумыкская плоскость, Чечня, Владикавказский округ, Кабарда, всё было бы увлечено малейшим успехом имама в каком-либо пункте" (32). Однако силы имама были отвлечены бесславным походом в Грузию 1853/1854 года. Автор хроники имамата впоследствии напишет: "В том сражении в Грузии были многочисленны утаивание добычи, измены и увеличение угнетения со стороны управителей и наибов. Они постепенно переставали повиноваться... Я даже слышал, как имам... толковал в одной из своих речей это сражение в Грузии как злополучное сражение" (33).

Шамиль был вновь разбит на подступах к Осетии в 1858 году. Русским военным во Владикавказе стало известно через лазутчиков время, когда имам пройдет по Сунже из Аки-Юрта в назрановские аулы. Двести владикавказцев в назначенный день заняли сторожевую линию в шести километрах от отряда. Кавалеристы, пехотинцы и артиллеристы с двенадцатью орудиями из Моздока расположились у входа в ущелье Терско-Сунженского хребта. Для отряда Шамиля, появившегося через несколько часов, засада русских войск была полной неожиданностью. "Вот тут-то потешились казаки! — вспоминал участник тех событий урядник Андрей Бочаров. — На расстояние пятнадцати вёрст гнали чеченцев, а в ущелье, на их несчастье, затрудняла им быстрое отступление болотистая речонка, где также немало погибло и было взято в плен их" (34).

26 августа 1859 года произошло событие знаменательное и для России, и для многих народов Северного Кавказа: в дагестанском ауле Гуниб был пленён имам Шамиль. Так символически завершилось покорение Россией Северо-Восточного Кавказа, и продолжилось покорение островков кавказской вольницы в его западной части. Многотысячные потоки эмигрантов потянулись в Турцию и арабские вилайеты...

Примечания

1. Максимов Е. Чеченцы. Историко-географический и статистико- экономический очерк//Терский сборник. Вып. 3. Кн. 2. Владикавказ. 1893. С. 29.

2. Мугедин-Магомет Ханова. Истинные и ложные последователи тариката// Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 4. Тифлис. 1870.

3. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Т. 10. Тифлис. 1885. С. 590.

4. Меликов С.Т. Истинное лицо "слуг Аллаха". Орджоникидзе. 1987. С. 132.

5. Мухаммед Тахир аль-Карахи. Блеск дагестанских сабель. Ч. 1. Махачкала. 1990. С. 26.

6. Касумов А., Касумов X. Геноцид адыгов. Нальчик. 1992. С. 25.

7. Абдулла Омар Оглы. Воспоминания муталлима //Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 2. Тифлис. 1869. С. 61.

8. Максимов Е. Указ. соч. С. 28.

9. Цит. по: Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М. 2000. С. 280.

10. Там же. С. 347.

11. Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М. 1998. С. 77.

12. Карта горских народов, подвластных Шамилю (с приложениями)//Сборник сведений о кавказских горцах... Вып. 6. Тифлис. 1872.

13. Гедеон. История христианства на Северном Кавказе до и после присоединения его к России. М.; Пятигорск. 1992.

14. Покровский Н. И. Указ. соч. С. 285.

15. Копия с рапорта командиру генерал- майора Клюки фон Клугенау № 39 от 22.11-1843 г.//Там же. С. 307.

16. Там же. С. 289.

17. Толмачев С. И. Селение Алагир// Терский сборник. Вып. 5. Владикавказ. 1903. С. 113.

18. Там же. С. 110,114–115.

19. Мухаммед Тахир аль-Карахи. Указ. соч. С. 32.

20. Кавказский календарь на 1883 год. Тифлис. 1882. С. 5.

21. Там же.

22. Покровский Н.И. Указ. соч. С. 333.

23. Там же. С. 36.

24. Кавказский календарь на 1883 год. С. 5.

25. К. Обзор событий на Кавказе в 1846 году //Кавказский сборник. Т. XVII. С. 184–185.

26. Тотоев М.С. К истории дореформенной Северной Осетии. Орджоникидзе. 1955. С. 78.

27. РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6595. Л. 207–214.

28. Материалы по истории Осетии. Т. I. Орджоникидзе. 1934. С. 549.

29. Русский архив. 1888. Кн. 2. № 6. С. 195.

30. Там же. С. 197.

31. Там же. С. 196.

32. Николаи Л.П. Бой под Истису // Кавказ. 1874. № 99.

33. Мухаммед Тахир аль-Карахи. Указ. соч. С. 68.

34. Плющ А. Станица Урухская //Терский сборник. Вып. 5. Владикавказ. 1903. С. 102.