Миновав длинный коридор, оказалась на борту рейса «Иранэйр», выполняющего полет по маршруту Москва-Тегеран. Здесь уже – владения Ирана. Укутанные в темные одежды девушки, строгие мужчины-стюарды. Среди пассажиров в основном иранцы, но есть и иностранцы. Женщины все в хиджабах, даже русские сразу, как только вошли в самолет, надели платки.
Днем не была уверена, что успею на свой рейс – из-за сильного снегопада движение на московских дорогах было почти полностью парализовано. И после трехчасового полета (если быть точным, время в пути до Тегерана занимает 3,5 часа) мне даже не верится, что я уже совсем в другой стране. Вечером, немного отдохнув от дороги, я сидела и записывала свои впечатления в гостинице Фирдоуси.
Тегеран. День первый
В номере, состоящего из двух комнат, было тепло, на столе стояли традиционное иранское угощение – огурцы, которые здесь считаются фруктами. Через несколько дней я перееду жить в северный район иранской столицы, кампус Академии персидского языка, и это уже будет совсем другой район. А сейчас, если выйти на улицу Фирдоуси, где расположен отель, то в конце ее можно увидеть снежные вершины Дамовенда. И это – всего в трех с половиной часах лета от Москвы. Неожиданно оказывается, что наша Земля – не такая уж большая, и то, о чем в детстве читал в книгах, можно увидеть воочию, запросто пройти по улицам, где когда-то ходил российский посол и великий писатель Александр Грибоедов, проехать по стране, где когда-то жили герои Фирдоуси…
Однако в первую очередь мне надо было посетить Организацию по образованию и культуре, которая находится на станции Мосалла. Улица названа так по имени одноименной мечети, самой большой в Тегеране, расположенной недалеко от этой станции метро. И я отправилась туда этим подземным видом транспорта.
Всего в Тегеране три линии метро – красная линия проходит по центру города, синяя идет от центра к окраинам, а зеленая ветка проложена в город Кахраман, за пределы Теграна. Тегеранское метро просторное, чистое, пол, стены и потолок выложены мрамором, станции украшены изразцами с орнаментом. Проезд на метро стоит 75 туманов, на 200 туманов мне дали 3 билета, потому что у билетного кассира не было сдачи (все кассиры здесь – мужчины). Пассажиры отдают свои билеты контролеру, сидящему у входа. Вагоны современные и очень чистые. Женщины садятся отдельно в первый вагон. Раньше эти правила были очень строгими, но сейчас они нарушаются, и не преследуются законом – я видела в метро мужчину, держащего за руку девушку, и они вошли в вагон для мужчин. В часы пик, когда много народа, некоторые женщины входят в «мужские» вагоны, и все относятся к этому весьма спокойно. Очень набожные женщины, конечно, так не поступают. Они заметны издали по одежде – набрасывают на себя длинное черное покрывало-чадру. Но гораздо больше девушек, одетых современно – из-под платка видны волосы, короткие плащи, брюки. В одежде преобладает черный цвет, хотя встречаются и женщины в разноцветных куртках, надетых сверху на платье и брюки.
Встреча с Мехди Санаи
Визит в Организацию по образованию и культуре был недолгим – отметив свое прибытие, я получила сопровождающего по Тегерану. Это был молодой студент из Таджикистана по имени Кабул-шах. С ним мы поехали дальше, в Центр по изучению России, Центральной Азии и Кавказа. Мы должны были спешить, потому что четверг в Иране – предвыходной день, и все учреждения работают только до обеда. Здесь всего один выходной – пятница, подобно тому, как в далекие советские времена, иранцы живут по графику пятидневной рабочей недели. Накануне пятницы узкие улицы Тегерана были переполнены машинами, большинство из которых, местного производства. Некоторые машины произведены по лицензиям зарубежных стран. До недавнего времени здесь было широко распространено призводство корейских «Dewo», но года два назад корейцы отозвали лицензии из-за эмбарго, который наложила на Иран Америка.
Центр по изучению России, Центральной Азии и Кавказа – вновь созданная неправительственная организация, официальное открытие которой было намечено на 12 декабря текущего года. В организации на тот момент работали пять сотрудников, трое из которых, в том числе и директор Центра доктор Мехди Санаи (2014-2019 - посол Ирана в России), хорошо владели русским языком.
Мы прибыли в офис ровно в назначенное время, а машина доктора Санаи застряла в пробках. Но через 15 минут он уже был на месте и показывал нам свои владения. Особая гордость – русскоязычная библиотека. Доктор Санаи заметил, что по сравнению с Россией, где многие знают персидский язык, в Иране почти нет специалистов, владеющих русским языком. Поэтому Центр заинтересован также в литературе о России, Центральной Азии и Кавказе на английском языке. В Центре не планировалось создания курсов по обучению русскому языку – это, скорее, был центр, где иранские студенты-русисты могли бы проводить свои научные изыскания. Центр уже имел свой сайт (www.ircac.com), который впоследствии работал на протяжении нескольких лет, но сегодня – в 2014 году, этот адрес уже является недействительным.
На протяжении всей командировки господин Санаи неизменно поддерживал меня, обеспечивая мое сопровождение по стране и все научные контакты.
В гостях у таджикских студентов
Когда мы распрощались с Санаи и Джаннатом, Кабул-шах сказал, что нас ждут в гости его земляки-кулябцы, что они уже приготовили плов. И мы поехали на Чор Вали Аср, к Хакиму, его жене Арафе и их маленькой девочке Марьям, которой недавно исполнилось пол года. Хаким учится здесь в заведении, называемом Институтом по сближению мазхабов. Институт создан около 10 лет тому назад. В нем могут обучаться люди из разных стран – как шииты, так и сунниты. Здесь есть отделения юриспруденции, экономики, философии. Углубленный курс шиитского богословия можно пройти в городе Куме. А здесь, в Институте по сближению мазхабов, учатся даже американцы («и мусульмане, и те, кто недавно принял ислам», - сказал Кабул-шах).
Институт предоставляет своим студентам общежитие. Это – квартира коммунального типа, которую Хаким делит с одним афганцем.
Весь вечер мы смотрели видеозаписи таджикских концертов, где, кстати, мелькнул и мой знакомый из Памира Самандар. А еще – музыкальные диски иранских песен, исполняемые иранскими певцами и музыкантами в Америке. Как их можно узнать? По тому, что среди исполнителей есть девушки. В Иране женщине запрещено петь.
Что касается намаза, то сунниты в Иране не ходят с шиитами в мечеть – у шиитов молитва три раза в день, у суннитов пять. Джума-намаз у шиитов в 12, у суннитов в 13 часов. Сунниты Таджикистана ходят на пятничную молитву в пакистанское посольство – в большом трехэтажном здании там собирается половина суннитской общины Тегерана, другая часть суннитов ходит на намаз в молитвенное здание при посольстве Саудовской Аравии.
Я спросила у Арафы: где ей больше нравится жить – в Иране, или Таджикистане (они всего год, как женаты с Хакимом). Арафа, девушка из Куляба, сказала: конечно, в Таджикистане. По ее мнению, любому человеку лучше живется там, где он родился.
Таджикская община в Иране сейчас уменьшилась. Точное ее число не знаю, по-видимому, таджиков здесь было гораздо больше, но многие вернулись в Таджикистан после подписания Межтаджикского соглашения в августе 1997 года. Причем, надо вспомнить, что Иран сыграл большую роль в деле урегулирования гражданского противостояния в Таджикистане. Кабул-шах сказал, что лучше бы таджикам сейчас не искать счастья в Иране – здесь много беженцев из Афганистана, более 2 миллионов. Иранцы сами не могут найти работу в стране, выезжают на заработки за границу. Таджикам же, по мнению Кабул-шаха, легче устроиться в России.
Что касается Тегерана, то численность населения в городе, если мне не изменяет память, 12 миллионов человек, и еще 4 миллиона ежедневно въезжает и выезжает из Тегерана (это большей частью рабочие из пригорода и других городов). При этом, по словам моих таджикских друзей, говорить о высокой нравственности в стране не приходится, по неофициальным данным в Иране существует около 1 миллиона проституток, довольно много «голубых». Кабул-шах назвал это «скрытой сексуальностью».
Выходной день. Посещение «Музея Назидания»
В десять утра, сходила на завтрак. А потом сразу же отправилась на поиск музея. Я рассчитывала съездить в дворец Сад Абад, или Нияваран, сходить в Гулистан. Ноги сами понесли меня вдоль улицы Фиродоуси, музеи здесь были закрыты, поскольку пятница – выходной день. На узкой улочке, начинающейся сразу за отелем, я увидела указатель «Музее Эбрат» - «Музей Назидания», и повернула в эту сторону. Музей находится в самом начале улицы Кушк Мысри и улицы Шахида Ярджани, № 18\1 - недалеко от площади Имама Хомейни. Вдоль длинной стены шли десятки женщин и молоденьких девушек в черных вуалях, в руках они держали входные билеты. Железная дверь музея была приоткрыта, на входе стоял молодой человек – сотрудник музея. Я обратилась к нему с вопросом, можно ли мне посетить музей.
- Какой музей вы хотите посмотреть, - спросил меня он.
- Музее Эбрат. Правда, я не знаю, что это за музей, - честно призналась я.
Он несколько минут рассказывал о музее, но я так и не уловила сути. Зато узнала, что могу купить билет прямо здесь, в кассе у входа. Он спросил, откуда я. Ответила – из России. Тогда он назвал входную плату – 5 тыс. туманов. На мой вопрос, почему так много, он ответил, что такова цена для иностранцев. Отдала ему деньги. Он еще раз спросил, точно ли я хочу пойти в музей. Следующий вопрос касался уже содержимого моей сумки. Я сказала, что у меня там фотокамера. «Съемка запрещена, - оповестил меня сотрудник, - вы должны оставить свою сумку здесь, в кассе». «В таком случае я отказываюсь от посещения музея, потому что моя камера для меня очень дорога», - ответила я. Сошлись на том, что пойду в музей с камерой, но снимать не буду ни в коем случае.
Пошли по длинному каменному коридору. На входе стояли несколько старых правительственных автомобилей с дореволюционными флажками. Я подумала: «Может, это музей машин? Но зачем тогда сюда привели школьниц?». Группа девушек, которых я встретила у входа с билетами, была явно составлена из учениц старших классов, которых вывели на экскурсию школьные учительницы. Одна из них стояла у автомобилей, и записывала в блокнот номера и названия машин. Пошла дальше, справа вдоль длинного коридора – комнаты для омовения (туалеты) и комната для совершения намаза. Мне все еще по-прежнему было непонятно предназначение музея.
Дальше появился все тот же сотрудник, что встречал нас на входе, он провожал всех в зал, где уже сидело много народу. Всего зал рассчитан человек на 130, я успела занять место, на которое сперва не решалась сесть, потому что в этом ряду в основном сидели мужчины. Но когда мест не стало хватать, то женщины старшего возраста подсели в эти ряды. Потом принесли одну за другой три или четыре деревянные скамьи. Всего, думаю, в зале собралось более 150 человек. В 11 часов на экране появились первые кадры. Выключили свет. И тут понемногу мне начала проясняться суть происходящего. Оказывается, я попала не просто в музей, а в тюрьму «Саввак» - спецслужб шахского режима, в застенках которой были замучены сотни людей, которых сегодня нация вспоминает как шахидов. Всего, как сказал впоследствии экскурсовод, через эту тюрьму прошли 30 тысяч человек (это – по архивным сводкам), по неофициальным данным здесь томились в застенках более 50 тысяч человек.
Фильм, показываемый перед тем, как посетители смогут сами пройти по этажам, побывать в камерах, увидеть пыточные помещения, пробирает до дрожи. Дают показания свидетели – очевидцы событий, люди которые сами томились в этих застенках, или чьи родственники были замучены здесь. После просмотра фильма всех пригласили пройти в музей, а женщин, с которыми я вошла, остаться. Читать лекцию о событиях не такой уж отдаленной давности (в этом году Иран отпраздновал круглую дату – 25 лет победы Революции) им начали еще до похода по залам музея. Я решила, что тоже должна остаться здесь, но за мной зашел тот самый сотрудник (впоследствии я выяснила его имя – господин Саддыки), и позвал меня на экскурсию. Все, что мы видели на экране, оказалось бледной копией тех ощущений, которые получаешь, пройдя по этим коридорам и камерам.
- Здесь, - сказал Саддыки, - была первая комната, куда заключенных приводили, переодевали в тюремную одежду и регистрировали. Со стен на все это беспристрастно взирали портреты шахской семьи – короля и королевы. Они были здесь совсем из другой жизни – спокойной, сытой, мирной, наполненной заботами управления государства и дипломатическими приемами. Знали ли они о том, что творилось в этих застенках? Внизу, под портретами, металлические сейфы с порядковыми номерами. Здесь, по-видимому, хранились какие-то вещи и личные дела заключенных. Все действия над заключенными от момента их поступления в тюрьму тщательно фиксировались, и после революции нынешние власти, по-видимому, получили в свои руки огромный архив свидетельств бесчеловечных действий, применяемых к людям – мужчинам, женщинам, даже детям. В фильме зафиксированы кадры, как «Саввак» проводит аресты мужчин – членов подпольных мусульманских организаций. Поводом для ареста девушек могло послужить даже ее настойчивое желание ходить в парандже (или просто головном уборе), - так объяснил экскурсовод. Но думаю, эти женщины тоже так или иначе были связаны с подпольным исламским движением.
А дальше заключенных разводили по камерам. Камерные этажи располагаются кругом, залитый кровью коридор (все это сделано очень натурально – посетители стараются не наступать на кровавые следы на полу) отгорожен от внутреннего двора по кругу высокой металлической решеткой. К этой решетке привязывали заключенных и пытали. В бассейне-хузе во дворе тюрьмы человека истязали, а потом опускали его голову в бассейн, смывали заливающую глаза кровь, и вновь возвращали к пыткам.
На этих решетках висят сейчас восковые фигуры, изображающие истязуемых. Можно узнать – какой была униформа узников «Саввак» - серая роба из брезентовой ткани. Любимым наказанием здесь было сечение пяток палками и плетьми. Причем, избивали до такой степени, что человек лишался возможности ходить. Многих после этих пыток на допросы тащили волоком, а выносили трупы на серых брезентовых носилках, которые до сих пор стоят вдоль стен коридоров. Из них, так же как и в наше время на Лубянке, под пытками выбивали показания. Только у нас Лубянка по-прежнему продолжает функционировать, вместо пыточных камер теперь здесь служебные помещения, и даже больница нашего ведомства расположена в одном из таких зловещих зданий. Здесь же весь комплекс тюрьмы передан под музей, который, если я правильно поняла, существует всего около года.
В пыточных камерах широко применялся электрошок, на голову заключенному, кричащему от боли, надевали узкое металлическое ведро, чтобы ему не хватало воздуха для крика. На стенах развешены орудия пыток – одну из плетей Саддык снял, с усмешкой помял в руках, и предложил мне взять в руки. Я отшатнулась в сторону: «чур меня!»
Мы прошли по всем этажам – на одном из них осмотрели общие камеры (в них содержалось до десяти и более заключенных (но не намного больше – камеры небольшие по размеру и здесь, судя по музею, не было, как в российских тюрьмах двухэтажных нар, все заключенные сидели на каменном полу на тряпье). Здесь же в отдельной комнате устроена выставка подслушивающей аппаратуры, которой пользовалась «Саввак» в своих слежках за политическими противниками, и оружия, используемого сотрудниками этой организации. Следуя дальше по круглому коридору, мы осмотрели еще несколько общих камер, а потом поднялись по каменной лестнице этажом выше. В одиночных камерах на этом этаже содержались особо важные преступники, многие из которых стали шахидами. Здесь можно увидеть камеры кади Табатабаи, аятоллы Хомейни, бывшего узником этих застенков, их восковые двойники и сейчас томятся здесь, запертые в этих мрачных стенах. Некоторые камеры заперты, и в них можно заглянуть через металлический глазок – так же несколько десятилетий назад к ним подходили охранники, чтобы взглянуть, чем занимаются их «подопечные».
В коридорах – фотографии из досье «Саввак». Портреты заключенных, портреты шахидов. Портреты взятых сюда сразу на входе, с воли. А потом – внутренние съемки, показывающие, как постепенно узник превращался в нечто, даже отдаленно не похожее на себя подобие человека.
Время от времени речь экскурсовода дополняют пожилые люди, пришедшие на экскурсию, они многое знают из истории этих, не таких уж далеких, лет.
Штат сотрудников представлен максимально наглядно – биографии и портреты двух шефов «Саввак» вывешены на стене в кабинете управляющего тюрьмой (имена я, к сожалению, не записала – надеюсь, если состоится интервью с директором музея, мне разрешат все сфотографировать). И далее – восковые сотрудники от высокопоставленных офицеров, контролирующих процессы допросов, до самых последних негодяев – палачей. Как сказал экскурсовод, палачи, как правило, всегда вершили свое черное дело в состоянии полного опьянения.
На первом этаже «индивидуальный коридор» - здесь мы увидели камеру только одного узника, современного духовного лидера Ирана Рафсанджани. Рядом узкий каменный мешок, эта камера сделана так, что все четыре этажа составляют единое небеленое помещение, и только на последнем этаже вверху виднеется маленькое оконце, откуда в темницу едва проникает дневной свет.
Еще одно помещение – «комната» свиданий. Она устроена следующим образом: две разделенные коридором длинные узкие комнаты напротив затянуты мелкой сеткой. В
одну комнату впускали заключенного, в другую – его родственников. По коридору расхаживает надзиратель с плеткой. Время на свидание предельно ограничено. В фильме, демонстрируемом накануне, был такой эпизод: на свидание к мужу пришла жена с маленькой дочкой.
- Как ты? – спрашивает она.
- Хорошо. Очень хорошо, - отвечает человек, которого за несколько часов до этого жесточайшим образом избивали в камере пыток. Но двойная сетка и коридор между ними не позволяют жене увидеть кровавые подтеки на лице мужа. Но она и без того знает, как «хорошо» ему здесь.
Другая достопримечательность тюрьмы – хаммам (баня). По длинному коридору тянется в комнату с душевыми кабинками вереница заключенных. У них на глазах – черные повязки, у многих вырваны клочья волос зверями-палачами, ступни ног изуродованы настолько, что они передвигаются только благодаря поддержке своих сокамерников. По коридору несутся крики надзирателей: «Пошли быстро! Скотина! Быдло!» С растяжным звуком хлещут по телам плетки, раздается надрывный визг свистков надзирателей. Все это – не в воображении посетителя музея, а звучит реально инсценированное, записанное на пленку и включаемое для посетителей организаторами музея. В душевой (хаммаме) из ржавых кранов ударяются о бетонный пол струи горячей воды, над кабинками висит пар и удушливый запах прошлых десятилетий. Становится страшно от мысли, что может совершать человек, уже потерявший свой людской облик, с себе подобными творениями Всевышнего.
В завершении экскурсии нас завели в книжный магазин, где было немало изданий о борцах Революции. Я спросила, нет ли здесь книги по истории музея. Книги такой не было, но был VCD диск. Купила его не только я, но и еще одна иранская женщина. В дополнение к диску (который почему-то на моем компьютере не открылся) мне подарили комплект открыток с видами музея-тюрьмы. Я спросила у Саддыка, сколько лет существует музей и он ответил, что музею всего год. Пытался рассказывать мне всю его историю, начиная с шахского времени, но к сожалению я плохо его понимала.
Интересна реакция посетителей на музей. Кому-то становилось плохо, одна женщина присела на лавочку на пол пути и сказала, что не может идти дальше. Маленькие дети, пришедшие с родителями (здесь были мальчики лет 8-10) ходили послушно по камерам. У девочек стояли на глазах слезы. Но кое-кто (может, это защитная реакция) иногда начинал хихикать. После того, как прошли по этажам, внизу многие спокойно бросали деньги в автоматы, наливали себе кофе, ели шоколад. На выходе из тюрьмы стояли длинные ряды скамеек, на которых были разложены бесплатные угощения для тех, кто уходил отсюда – сок и пирожные.
Перед тем как нам расстаться, я сказала Саддыку, что являюсь исследователем-исламоведом, преподавателем и для меня это посещение было очень важным. Он сразу же позвонил с проходной руководству музея, и сказал, что сегодня выходной день и в музее нет директора, но в любой рабочий день недели он может принять меня и дать интервью.
Имя директора – господин Хасан Пур. Телефон музея 6722096 (7), факс 6727597. Я сказала, что смогу прийти не раньше, чем через неделю.
В общей сложности экскурсия продлилась 2,5 часа.
Внутренние проблемы
В Иране существует немало внутренних проблем. И одна из главных – нищета и безработица. До 50% взрослого населения Ирана не могут трудоустроиться. При этом 60% всех иранцев – это люди в возрасте до 30 лет (население Ирана, как сказал Орунов, составляет 65 млн. человек). То есть, проблема безработицы касается в первую очередь молодежи. Каждый (не знаю точно, какой – кажется, четвертый или пятый) употребляет наркотики. Это связано с тем, что спиртные напитки в стране запрещены, и более широкое распространение имеет наркомания.
Но особенно проблематично в Иране выживать женщине, а тем более иностранке. Только мужчины здесь могут как-то решать свои проблемы. Женщину никто не будет слушать.
После вчерашнего похода в посольство я стала активно просматривать купленные ранее газеты. Буквально в каждой из них есть страница, где публикуются новости криминального мира. Действительно, мотоциклетный криминал очень опасен. Эти люди, как правило, выслеживают торговцев, глав туристических фирм, тех, кто занимается бизнесом. Во вчерашней газете «Иран» описывается убийство четверых мужчин. Причиной их смерти стала материальная обеспеченность. Убийца, мужчина в возрасте до 30 лет (их портреты публикуют, закрывая черной полосой глаза), убивал их, как правило, дома. Он ехал за жертвой на мотоцикле, входил в дом, убивал человека ножом, в двух случаях выстрелом из пистолета, забирал деньги, садился на мотоцикл и скрывался. Поразительна сумма, из-за которой люди лишались жизни – в одном случае она составляла около полутора тысячи, в трех других по 1200 долларов (800 тысяч риалов).
Мои новые иранские знакомые предупреждали, что лихие люди здесь не просто срывают сумки, а избивают их владельцев, валят их на землю, и любой ценой завершают свое черное дело. Так они грабят не только прохожих, но и банки, организовывая налеты с автоматами. А если человек оказывает сопротивление, его могут даже убить. После этого выходить на улицу с деньгами, дорогой фотокамерой, диктофоном и мобильным телефоном в сумке мне расхотелось. Довольно быстро я поняла проблемы городской среды и стала осмотрительней, но своих перемещений по городу и стране, конечно, не прервала.
Научные связи
В первую же неделю своего пребывания я нанесла визит в организацию “Encyclopaedia Islamica Foundation”, которая уже 11 лет работает над созданием «Энциклопедии мира ислама» («Encyclopaedia of the World of Islam»). В настоящее время изданы восемь томов, последний том на букву «Т». Последний том, который мне подарили, вышел тиражом 5 тыс. экземпляров. В работе над энциклопедией задействованы до 11 тысяч сотрудников как в Иране, так и за рубежом.
На втором этаже здания нас встретил сотрудник Организации, который говорит на арабском и английском языках. Он сказал, что сначала мы осмотрим библиотеку на первом этаже, а потом у нас будет встреча с группой ученых. Библиотека производит прекрасное впечатление. Здесь собраны труды, касающиеся вопросов ислама, на персидском, арабском и английском языках. Причем, не только ислама в Иране, но во всем мире. Старые газеты подшиты в кожаные переплеты. Все помещения элегантны, всё здесь дышит светом и воздухом, во всех комнатах работают сотрудники – библиотека живет полноценной научной жизнью.
После краткого обзора началась наша встреча с сотрудниками. Нас принял в своем кабинете заведующий отделом культуры и искусства. Во встрече участвовали (кроме нашего собеседника, с которым мы посетили библиотеку) еще один молодой человек и две женщины. В ходе беседы заведующий отделом рассказал, что в качестве образца для их Энциклопедии взята голландская энциклопедия ислама, изданная в Лейдене. Но они применили новую структуру, а не калькировали лейденское издание. Они разделили свою работу на две части: одна из них связана с археологией, историей, искусством, культурными традициями и обычаями; вторая часть больше ориентирована на современность, включает в себя вопросы образования, современного политического устройства, экономики, разнообразных социальных процессов.
Заведующий отделом спросил, знаю ли я Георгия Логджанидзе из Грузии. Он учился в аспирантуре в Тегеране и собирался начать работу по исследованию Тифлисского эмирата, но давно уже от него нет никаких известий. Они также имели совместные планы по изучению традиций и обычаев грузин, переселившихся в период Шаха Аббаса в Иран (район Мазендарана), когда Россия завоевала Кавказ и изгнала персов из Грузии. Мазендаранские грузины приняли ислам, они до сих пор носят имя «картли».
Наш собеседник, заведующий отделом, сам потомственный картли, а его предыки были муллами в Мазендаране. Проведение параллельных исследований по традиционной культуре жителей Грузии и мазендаранских картли они считают чрезвычайно важными потому, что последние сохранили многие элементы культуры, традиции и обычаи, которые за последние несколько веков были абсолютно утрачены в Грузии. Но все картли в Иране, несмотря на то, что приняли ислам, сохраняют свои прежние христианские («еврейские») имена. Например, Яхубе (Яхве?) – это одно из женских имен. Иранцы даже подшучивают над ними, если человек не может выполнить какое-то дело, ему говорят «это потому, что ты – картли». Мазендаранские картли имеют свои школы, сохраняют язык, издают свои газеты и журналы.
Он рассказал о том, что в иранском обществе полно брожений, что в прошлом году в Тегеране были массовые студенческие митинги и забастовки против правящего режима. Студентов жестоко преследовали, исламская полиция врывалась в студенческие общежития, избивала молодых людей, участвующих в демонстрациях, арестовывала их. По мнению моего собеседника, на это оказывает большое влияние современные средства коммуникации, и что молодежь не признает сдерживающих рамок и границ, что через пять лет в стране может быть большой социальный взрыв.
Существует много внутренних проблем для недовольства. Одна из главных – молодые люди не имеют права выехать из страны для учебы за рубежом до тех пор, пока не отслужат в армии. У них обязательно должен быть военный билет. Они идут служить сразу после школы, а значит, не могут поступить до окончания службы ни в Институт, ни в Университет, ни в любое другое учебное заведение.
Большая проблема с экспортом-импортом. Например, машины, ввозимые из-за рубежа, облагаются таможенной пошлиной в 200% от их стоимости.
Интервью с Наргисс Мухаммади Бадр
В «Энциклопедии исламского мира» состоялась наша беседа с г-жой Наргисс Мухаммади Бадр, которая ранее жила и училась в России. Привожу это интервью дословно:
Надежда Емельянова : - Скажите, пожалуйста, Вы долго жили в России, Вы знаете хорошо Россию. Можете ли Вы сравнить положение женщины в России и Иране. В чем здесь сходства и различия?
Наргисс Бадр: - Я думаю, что женщина в Иране живет труднее, чем в России. Там больше свободы для женщины. Здесь у нас есть некоторые элементы в нашей исламской культуре, которые имеют свои преимущества. В России женщина больше отдыхает.
Женщинам в России могут работать наравне с мужчинами. Мы после революции тоже пытаемся найти себе аналогичное место в обществе. Но у нас женщины сами создают себе проблемы в обществе. В основном девушки могут поступать в университет до 60-70% - это женщины. А что касается аспирантуры и дальнейшего образования, то женщин здесь очень мало.
Здесь некоторые женщины, которые занимают высокий пост, они не дают другим женщинам подниматься выше. Внутри женского общества существует конкуренция. Например, если женщина директор, то отношения ее к сотрудникам мужчинам будет лучше, чем к сотрудницам женщинам. Наверное, это связано с человеческой психологией.
Некоторые иранские женщины с высшим образованием опубликовали в газетах, что нельзя допускать в организации женщин с высшим образованием, потому что тогда они теряют возможность выйти за мужчин, которых с высшим образованием меньше. То есть женщины хотят выйти за мужчин с высшим образованием. Это – вопрос материального достатка. У нас женщины, работающие в Министерстве высшего образования, сами мешают продвижению женщин по образовательной лестнице.
Надежда Емельянова: Есть ли разница в оплате труда женского и мужского труда?
Наргисс Бадр: Да, разница есть. Небольшая, в 2-3 доллара, но разница между зарплатой мужчины и женщины всегда будет. Это связано с тем, что мужчина несет ответственность за семью и детей. Я пыталась несколько раз выяснить, почему так, не потому что это большие деньги, а просто принципиально.
Надежда Емельянова: Расскажите о своих впечатлениях о России. В чем разница между жизнью в России и Иране?
Наргисс Бадр: В России я несколько раз ходила в Татарский переулок в суннитскую мечеть на Курбан-байрам. А еще я была в одной арабской мечети. Я ходила туда не на джума-намаз, а на Курбан-байрам. В пятницу на джума-намаз я не ходила, потому что это рабочий день в России. Наша иранская община иногда собиралась вместе на намаз. Мы вместе праздновали завершение месяца Рамадан.
Я училась в России вместе со своим мужем, который закончил аспирантуру в Академии спорта. Мы поступили на одинаковые административные должности в двух тегеранских ВУЗах, но продвижение мужа по карьерной лестнице пошло быстрее. Это происходит потому, что у мужчин меньше забот. Женщина должна и работать, и вести домашнее хозяйство, и следить за воспитанием детей.
Исламская революция 1979 года принесла освобождение многим иранским женщинам, они получили больше прав, смогли поступить в университеты и получить образование. Сейчас в Иране женщина становится наравне с мужчиной. Мы не знаем даже, кто мы – женщины, или мужчины. Что-то среднее. Много женщин работает в органах государственной власти, в том числе в парламенте. Женщины становятся советниками министров и президента страны.
Основополагающие смыслы
Влияние ислама на жизнь иранской женщины прослеживается от рождения и до смерти. Жизнь мусульманского общества заключена в строгие рамки, формирующие ежедневную жизнь человека. Как только рождается младенец, над ним громко читают азан и ему дают мусульманское имя (как правило, это один из эпитетов Аллаха). Имя младенцу дает старший человек в семье – обычно дедушка, или дядя. Но если в семье нет старшего мужчины, имя новорожденному может дать бабушка. В исламе существуют хадисы, в которых определяется безграничное почитание детьми своих родителей. У иранцев родители могут даже предать проклятию своего сына, если он выказывает непослушание или нарушает их требование.
Именно сообразуясь с законами ислама, рабочий день в мусульманских странах начинается рано, не позднее восьми часов утра. Каждый день мусульманин в Иране начинает с прославления Аллаха молитвой, он просит у Всевышнего, пророка Мухаммада и 12-ти имамов благополучного дня и хорошего выполнения своей земной работы.
Именно вера вселяет в иранцев надежду на то, что они смогут преодолеть жизненные сложности, и веру в будущее. Шииты иранцы верят в воскресение последнего 12-го имама. Одной из обязанностей мусульманина шиита, так же, как и суннита, является пожертвование – саадака и закят (мусульманский налог с дохода).
Мусульманская женщина в Иране следует ежедневным жизненным программам, определенным правовыми нормами ислама и поддерживаемые общественным мнением. В эти программы входит все – что и как человек ест, какую одежду он носит, отношения между мужем и женой (например, женщина не может разговаривать с другими мужчинами в семье мужа, где она живет), детьми и родителями, зарабатывание денег.
На некоторые стороны жизни еще продолжает оказывать свое воздействие урф или адат (традиционное право). Сегодня урф в большей степени сохранился в отдаленных от центра маленьких городах, в деревне. А, например, 30 лет назад влияние урфа было даже сильнее, чем влияние законов ислама. Рождению девочки в семье радовались меньше, чем рождению мальчика, потому что она вырастала и уходила в другую семью. К тому же, для дочери надо было готовить приданое, что могло стать тяжелым бременем для ее семьи. И никто не знал – в какую семью она попадет, как к ней будут относиться родственники ее мужа. Таким образом, в обществе всегда больше опасности для девочки, нежели для мальчика.
В первые десятилетия после революции строго соблюдались мусульманские порядки, но этот темп оказалось невозможно удерживать, ситуация стала сама выходить из-под контроля, и государство устало сдерживать напор цивилизации извне. Многие женщины теперь носят облегающую и короткую одежду (брюки и юбка и короткая куртка – такой наряд на девушках в Тегеране можно увидеть повсеместно). Здесь считают, что это – влияние спутникового телевидения и Интернета, которые становятся законодателями в области иранской моды. «Мы – отсталая страна, ориентируемся на преподносимую нам извне моду. Закон стал очень свободен. Сейчас нет строгого контроля».
Конечно, среди молодежи, одевающейся современно, есть очень религиозные люди – они соблюдают пост, читают намаз, держатся правильных мыслей. И, наоборот, в религиозных семьях иранцев в настоящее время дети могут вырасти совершенно нерелигиозными людьми. Нередки случаи, когда дети ругаются с родителями, противоречат им. Девушки нередко делают намаз с накрашенными ногтями, в то время как такой намаз считается недействительным, потому что он препятствует полному совершению омовения.
Сейчас многие молодые люди, как юноши, так и девушки в Иране имеют машины. Раньше это могли себе позволить только люди, имеющие высокооплачиваемую работу. Вообще, как говорили мне иранские женщины, в Иране молодежь подстерегает немало опасностей. На них может отрицательно повлиять круг общения – случайные друзья, тайный просмотр плохих видеофильмов, порнографических фотографий. В некоторых семьях изготавливают и употребляют алкоголь, и бывает трудно проследить – не попал ли в такую компанию ребенок.
Исходя из разговоров с людьми, из встреч и наблюдений мне пришлось сделать вывод о том, что исламская среда в Иране является неоднородной. По большому счету, она делится на несколько уровней:
- те, кто не воспринимает ислам, являясь лишь номинальными мусульманами. Эти люди совершают разнообразные преступления (от мелких до крупных), не страшась суда свыше, и старательно скрываясь от суда правоверных братьев;
- средняя прослойка, спокойно относящаяся к исламу. Эти люди являются добросовестными семьянинами и гражданами своей страны. Среди них довольно много истинно верующих и стремящихся исполнять все предписания ислама;
- верхушка исламского общества, куда входят, в том числе, улемы и аятоллы. Даже при искреннем или фанатичном следовании своим убеждениям для многих из них этот путь является путем политики и способа сохранения собственного положения в обществе.
Во многом ислам в Иране является политикой, а затем уже религией. Но в то же время это и глубинный культурный компонент, влияющий на все стороны иранской жизни.
© Надежда Емельянова
