Тайна Джемала
Когда группа Джемала вошла в деревню, то не застала там ни одной живой души. Крыши домов были завалены снегом. Из печных труб не поднимался дым. Вокруг — ни людей, ни животных. Джемал уже привык к этому. В районе спецоперации армейские подразделения добивали остающихся в курдских селениях подразделения РПК и те, в состоянии безысходности, пытались выждать время, прячась в домах. Согласно полученной информации, прошлой ночью несколько террористов вошли в эту деревню. Днем их могло прийти бы и еще больше, но в задачу группы Джемала входило, в целях предотвращения укрытия боевиков, освободить деревню, а дома сжечь. С этой же целью надо было поджечь лес на склонах гор. Лес оставлять было нельзя, чтобы террористы, укрывающиеся там, были видны как на ладони, чтобы не могли спрятаться. Джемал слышал о тысячах сожженных деревень. Сам же он участвовал в сожжении, по меньшей мере, двадцати, и уже привык к этому, втянулся.
В этой деревне было то же самое: людей эвакуировали из их домов и, расположив на одном из постов, допрашивали в школе. Сведения о боевиках выбивали с трудом, женщины надрывались от крика и плача, мужчины стеснялись раздеваться донага перед всеми и отказывались подчиняться, им было трудно ступать босыми ногами по острым и твердым камням, в ответ на указание капитана: «До завтрашнего дня деревню освободить!», они впустую умоляли не разрушать их домов. Вчера боевики РПК тоже угрожали, что уничтожат их дома, и в ответ на требования военных сдать оружие, все жители села упрямо молчали и ничего не говорили. Ко всему этому Джемал уже привык. Джемал и его товарищи знали, что в ответ на их требование, как и на требование боевиков, никто не станет сдавать оружие. Вплоть до сегодняшнего дня ни один из жителей села не признался военным и не показал оружейные схроны, сделанные за пределами деревни.
Джемал был убежден, что для этих людей есть три самые важные вещи: оружие, ослы и их собственные яйца. Они не сдают оружия, пуще глаза берегут своих ослов, с помощью которых добывают пропитание, а когда их бьют, умоляют: «О, господи, командир, только не по яйцам!». В первую очередь они боялись потерять свою мужественность. В своей группе Джемал был единственным человеком, знающим курдский язык, однако с трудом понимал, когда деревенские начинали говорить меж собой. Потому что знал от Мемо только ломаный курдский, этого было недостаточно, чтобы понимать все говоры, иногда это получалось лучше, иногда хуже. Женщины, рыдая, грузили на ослов свои пожитки, дети тащили узлы, а мужчины в ужасной безысходности, вздымали руки в мольбах. Жителям было сказано: «Можете идти, куда хотите». Многие разбрелись по дорогам: некоторые отправились в Диярбакыр к своим родным, другие беженцы шли в Стамбул, Измир, Анталью, Адану, Мерсин. Главной задачей было зачистить этот район от людей, уничтожить деревни, в которых боевики РКП могли бы найти убежище и пропитание.
Джемал думал о голосе, который он слышал по рации, и ему пришла мысль о том, что, возможно, и Мемо этой ночью пришел в деревню. По отношению к своему ближайшему другу он испытывал сотни самых разных и странных чувств. Когда он думал о Мемо, эта война напоминала ему шуточные школьные представления у них в селе, однако от свиста пуль и взрыва ракет все его естество наполнялось ужасным страхом, и все шутливые воспоминания испарялись как дым. Первое время он перебирал в памяти все старые воспоминания, связанные с Мемо, как они охлаждали в речке сворованные на бахче дыни и арбузы, как жарили в бидоне пойманную сетью рыбу, как его старшие товарищи пили ворованную ракы, а он, из-за страха к своему отцу-шейху даже руки не протянул к этому мерзкому напитку. Джемала охватывала волна безграничного стыда и вины, когда он вспоминал, как его друзья, пересмешничая, привязывали камни к хвостам ослов. А потом, приукрашивая, и добавляя от себя семь верст до небес, пересказывали самые непристойные в мире рассказы про Чистую невесту. А он пытался сдержать возбуждение, потому что знал, что от самого ужасного греха – онанизма, можно ослепнуть, так говорил его отец-шейх, и засыпал в страхе, как бы не стали искушать его своими видениями злейшие враги человека — бесы.
Здесь поначалу он еще помнил их невинные детские шалости, но со временем мины, Калашниковы, засады и полиэтиленовые пакеты, наполненные оторванными кусками тел товарищей, начали стирать из памяти довоенное время. Тот период, когда они жили в селе, абсолютно не согласовывался с этим временем, и постепенно начал стираться из памяти.
Странное дело, на представлении в День освобождения Мемо играл роль турецкого, а он – роль русского солдата. Сейчас роли изменились, Джемал был турецким военным, а Мемо – курдским партизаном.
Каждую ночь он слушал ломкий голос Мемо, переговаривающегося по-курдски с партизанами, предлагал им сдаться, но и рта не открыл, чтобы рассказать кому-нибудь об этом. На самом деле, для Джемала, даже под угрозой смерти, было трудно выдать эту тайну. И впрямь, было нелегко, слушая знакомый голос в рации, делать вид, как будто ничего не происходит. Но так уж вышло, что однажды ночью, он открыл эту тайну Селахаттину, который лежал с ним на верхнем ярусе кровати и которому он очень доверял. Джемал говорил шепотом, так, чтобы в казарме никто не мог ничего услышать. В ответ Селахаттин, который был поумнее его (Джемал в этом был уверен), сказал: «И рта не открывай! Иначе тебе все это обернется боком!» Джемал послушался его совета. Селахаттин был парнем из Ризели, его происхождение выдавал огромный нос, такой же, как у всех жителей черноморского региона. Многие из его боевых друзей были выходцами с Запада или Черноморья. Среди них было немало ребят из Тракьи и Эгели. А такие как Джемал, приехавшие с Востока, встречались редко. Селахаттин рассказывал ему про Стамбул, про рыбные торговые ряды, куда его дядя поставляют рыбу с судов Сарыера, про рыбные фермы в районе Эгейского моря. Все это для Джемала было как диковинный сон.
Поскольку Селахеттин тоже был глубоко верующим, они держали пост во время месяца Рамадан и, если находилась такая возможность, совершали вместе дополнительные намазы-нафили. То, что отец Джемала был шейхом, вызывало у Селахеттина особое уважение. Себя Селахеттин называл последователем суфийского тариката Ушаки, он постоянно расспрашивал Джемала о том, к какому ордену принадлежит его отец, однако тот ничего толком не мог объяснить. Несмотря на то, что отец Джемала был шейхом и восемь лет посещал курсы изучения Корана, Джемал совсем не слышал о том, к какому течению он принадлежит. Джемал, как мог, пытался рассказать что-то про тарикат, говорил, что его отец использует турецкие, арабские, персидские слова, чтобы передать красоту Всевышнего и то, на каких принципах построен этот мир. Однако у Селахеддина, гораздо лучше знающего религиозную проблематику, это не вызывало доверия, и у него закралось подозрение, что отец Джемала – один из ложных шейхов, какие нынче были распространены в Анатолии.
После полной эвакуации, они начали входить и обыскивать жилища. Как и предполагали, ничего из этого не вышло. Потом, облив бензином, они подожгли дома. Когда пламя, с шумом и треском, охватило деревню, женские крики поднялись до небес. На их глазах, словно лучина, сгорали их дома, их вещи, они кричали так, словно сгорали их сердца. Мужчины, державшие за поводья ослов, чтобы те не убежали, не плакали, однако с поселившейся в глубине глаз дикой злобой смотрели на то, как горит деревня.
Если бы такое случилось раньше, Джемал ужасно бы расстроился, по меньшей мере, разделил бы с людьми, чьи дома разрушались, их боль, почувствовал бы сожаление, однако за долгие военные месяцы он видел столько горя, что уже даже ничто не шелохнулось внутри. По сравнению с другими событиями, сожжение деревень было детской забавою. Не ранее как две недели назад он видел почерневшие трупы супружеской пары учителей. Супруги-учителя, которым еще и по двадцать лет не исполнилось, были расстреляны из микроавтобуса боевиками РПК, и Джемал в оцепенении смотрел на два молодых абсолютно черных тела, даже лица их были почерневшими.
Эти горы вокруг были ужасны, и человек, говорящий по рации голосом Мемо, не переставая твердил о «праве гор и праве ночи». Действительно, горы, пещеры, даже расщелины боевики знали намного лучше у них были более тесные связи с курдским населением, даже животных они знали лучше. Когда Джемал приближался к деревне, собаки кидались на них как бешенные, поднимали лай на всю округу, поэтому они были вынуждены даже убить несколько пастушьих псов – Карабашей. Если же в ту же деревню просачивались партизаны, в ночной тьме ни один пес не издавал ни звука. Долгое время он пытался разгадать эту загадку. Наконец, в один из дней Джемал услышал, как в курдской деревне окликают собак. Они сами говорят: «Молчать!» и подобные им слова по-турецки, а вот курды издают странный гортанный звук, который заставляет собак замолчать. Джемал очень старался подражать этому звуку, однако, несмотря на то, что это немного выходило по-курдски, однако не было совершенно успешным. Поэтому он, подобно другим военным, так и не наладил контакта с собаками.
Та же история была и с ослами. Деревенские жители, странным голосом, которому было невозможно подражать, управляли ослами так, будто разговаривали с ними на их языке, однако как-то вечером Джемал видел человека, который не справился с этим. Они увидели, как один человек с ослом направляется прямо на заминированный участок. Если бы они предупредили его, то выдали бы свою засаду, если не предупредили, человек бы попал прямо на мины. Но звука взрыва долго не было. И они закричали жителю: «Не подходи, там мина!»
Мужчина остановился, однако, не смог сдержать осла, который от испуга понесся прямо на усеянное минами поле. Хозяин издавал множество звуков, пытаясь остановить животное, но безуспешно – осел бежал прямо на мины. После того, как осел оказался среди десятков мин, Джемал услышал волну сотрясающего всё взрыва, и увидел две ноги убитого осла, летящие по воздуху, которые через секунду упали прямо на Салахеттина. Мужчина рыдал из-за смерти осла. Предаваясь горестному плачу, он говорил, что теперь его жизнь окончательно разрушена.
Джемал предполагал, что Мемо может быть среди тех, кто воевал в горах. Потому что он всегда был очень метким стрелком.
В момент, когда первый раз услышал голос Мемо, все внутри у него обмерло. Было мучительным увидеть Мемо среди погибающих один за другим врагов, и он ненавидел эти горы, где тоже мог быть убит в любой момент. Стоя в ночном дозоре, он думал, что в любой момент может быть продырявлен пулей, выпущенной Мемо. А если бы ему самому довелось увидеть Мемо, то он убил бы его, не моргнув глазом, потому что тот — государственный преступник, а Джемал – военнообязанный, который призван защищать страну от врагов.
Джемал увидел, что жители деревни, до этого в безысходной печали смотревшие, как сгорают в огне их дома, начали расходиться. Погрузив на ослов ковры, тюки и детей, они постепенно удалялись.
Один немощный старик умолял капитана: «Ноги не держат меня, командир. Ну куда я пойду?» Глаза белобородого старца, с трудом изъяснявшегося по-турецки, были полны боли. Рядом с ним стоял тощий мальчишка, на вид которому можно было дать лет девять или десять. Немного погодя выяснилось, что у старика нет никого из родных, кроме этого маленького внука. Всю семью убили, а он в своем доме на околице держит семь овец и три козы, старается хоть как-то выжить. Обливаясь слезами, старик умолял разрешить ему остаться здесь вместе с животными. Капитан, увидев, что иного выхода нет, и переправить в другое место калеку будет очень трудно, сказал: «Ладно, оставайтесь!» Джемал видел, как в глазах у мальчишки заискрилась радость, когда было получено разрешение. Самым заметным на лице мальчишки были его огромные карие глаза, когда тот улыбался, они начинали сиять бесподобным светом. Ребенок улыбался, даже несмотря на то, что вокруг бушевал пожар. Потому что на краю деревни, стоял одинокий дом, который был не тронут огнем, и он с дедушкой получил разрешение остаться здесь. Конечно, он не хотел оставлять коз и овец на этих холмах. Он не представлял себя ни в городе, нигде в другом месте, за пределами этих гор.
Джемал смущенно достал из кармана мелкие деньги и положил в ладонь мальчика, а потом потрепал его по голове. В то же время он постарался сделать это незаметно для окружающих, чтобы не смутить ребенка. Мальчик посмотрел на него с благодарностью.
Этим вечером, после возвращения на пост, случилось нечто, чрезвычайно взволновавшее Джемала. Хриплый голос Мемо в рации, после нескольких ругательств, отпущенных в адрес Турецких вооруженных сил, переговариваясь со своими, сказал по-курдски: «Я иду к Пророку Ною». Эта фраза, сказанная между десятками других слов, будто бы ничего не значила. Мемо всего лишь сказал: «Я иду к Пророку Ною», однако Джемал знал старые шуточки Мемо, и в этой фразе, употребленной умышленно, «Пророк Ной» означал гору Джуди [1].
Потому что все в этой местности свято верили в то, что ковчег Ноя остановился на горе Джуди, и Мемо, просиживая часами на берегу озера, мечтал о том, что однажды он придет на Джуди и, обследовав каждый дюйм, непременно найдет Ноев ковчег.
Это означало, что боевики оставляют место своего обитания – заснеженные вершины, куда по склонам поднимался огонь, и направляются прямо в Джуди. Военные же, знавшие Джуди как свои пять пальцев – каждый камень, каждый утес, недавно снялись и ушли оттуда.
После еды Джемал сказал капитану: «Командир, я сообщу вам что-то очень важное».
От волнения его лицо стало пунцово-красным.
[1] Арарат – горная гряда, протянувшаяся с Армянского нагорья к Южному Курдистану. В течение 200 лет хребет горы Арарат называли «Джуди». Гора Джуди, о которой здесь говорится, лежит в 200 милях к югу от горы Арарат. С вершины горы видны иракская и сирийская границы. В прошлом эту вершину называли Джуди-даг, гора Карду, горы Гордиене, горы Кардушиан, горы Курдов, гора Нипур. Гору Джуди также некогда называли горой Арарат Христиане строили на горе Джуди свои монастыри, а в 766 году здесь была построена мечеть.В 1910 году исследовательница и путешественница Гертруда Белл (Gertrude Bell) сообщила, что на вершине горы находится каменное строение в виде корабля, которое местное население называет «сефинет наби Нух» — «ковчег Ноя». Каждый год 14 сентября здесь собираются христиане, евреи, мусульмане и йезиды, чтобы вспомнить о жертвоприношении Ноя.